Конкурс фанфиков "Темная новелла"

Участник 1



                                                     Молчание звезд

-Вот дрянь!.. – Прогнившая половица жалобно скрипнула и обломилась под нескромным весом одного из удачливых рыбаков, забежавших в первую попавшуюся хижину заброшенного селения в поисках спасения от надвигающейся тьмы. Провалившаяся ступня, заключенная в портянки и самые дешевые сандалии мгновенно обагрила пол и часть земли под ним кровью, когда мужчина, стараясь не издавать лишних звуков, делал новые попытки вырваться из плена, прекрасно слыша крики товарищей снаружи. Ни одного слова, только почти что животный плач по непрожитой жизни, резко обрывающийся воем агонии, после того, как тварь вопьется в горло, предварительно порывшись в потрохах, ведь так гораздо.. Гораздо вкуснее..

-Помоги… Помоги же!.. – Всхлип и тучный бородач оглянулся на входную дверь, открытую теперь настежь. К нему, превозмогая смерть, полз соратник, отказываясь принимать судьбу. –Помоги.. – Хриплый голос почти покойника отдал в голове грохотом старого стеллажа с посудой, который недавно рухнул от подземного толчка в родном доме вблизи Иссохшего леса. Замерев, черноглазый рыбник гулко сглотнул слюну, ставшую вязкой и неприятной, от всего сердца ненавидя в данный момент своего друга, которого готов был взять в названные братья менее получаса назад. Сейчас он привлекал ненужное внимание, оставляя следом за своим телом багровые, почти черные, разводы, пропитывающие дерево ненужным запахом человека.

-Р-ра-а… - Глухой рокот заставил вздрогнуть. Ледяная игла ужаса прошла насквозь, от свода черепа к копчику, как только взгляд наткнулся на то, что пришло на аппетитный аромат предсмертия. Черная туша, маслянисто поблескивающая в последних лучах закатного солнца, показалась на пороге и была испещрена заковыристыми узорами, которые по мере утоления голода бледнели почти сливаясь со шкурой, по слухам, но сейчас они переливались ярко-алым, давая понять, что живым отсюда не уйдет никто..

–Р-рау-у.. – Влажный, весь в отростках, походящих на короткие извивающиеся щупальца, чрезмерно длинный язык выглянул из пасти Тигриного слуги, ощупывая  добычу.

-Гра! – Победный взрык нечисти и несчастного, не жалея, перевернули на спину, пропарывая бок  острыми, как  вилы, когтями. Тот не мог противиться, потеряв слишком много крови, вялые отмашки лишь раззадоривали демоническую сущность и она довольно скалилась прямо в лицо жертвы, нависнув над ней коршуном.

-П-пожалуйста.. –Сдавленная мольба сорвалась с уст обреченного, - Н-не надо.. – Тяжелая лапа опустилась на грудную клетку и противный хруст прошелся по помещению, почти что заглушив последовавший за этим болезненный вскрик. Единственный зритель не мог оторвать взгляда от расправы, как зачарованный чужой болью и своим будущим, отблесками проклятой магии мелькающих в антрацитово-черных глазах твари. Она, вдоволь насладившись страхом, отпрянула и с явным наслаждением наступила еще и еще, радостно играя агонией, как странным музыкальным инструментом, извлекая из страдальца все новые звуки тягостной муки.

-Р-ра! Ра-ау! – Минуты, казавшиеся часами, а то и днями пришли в движение, когда тигроподобное существо, истерзавшее донельзя одного из рыболовов, остановилось, прислушиваясь к бульканью, кровавой пеной стекавшего с лица добычи при дыхании. –Ра! – Будто погладив по торсу мужчину, смертельно опасная длань скользнула ниже и медленно-медленно погрузилась в тело, вспарывая кожу лучше, чем нож вспарывающий шов на подушке. Зашедшийся в крике рыбник затрясся, но не нашел в себе сил поднять искалеченные руки, чтобы оттолкнуть то, что причиняет ему такое страдание. Его глаза уже ничего не видели, застланные слезами, потом и его же кровью, но они слепо глядели в пустоту перед собой, как если бы их владелец все еще надеялся на чудесное избавление.

-Мр-р-ру-у.. –Подобие мурлыканья жутковатым предупреждением вырывалось из глотки отродья Сангуна и оно, уже не медля, завозилось во внутренностях, что-то ища и почти сразу находя. Вырванная из тела исполосованная печень покинула мертвеца, после чего тварь с противным чавкающим звуком вгрызлась в еще подрагивающую плоть. Тошнотворный запах человеческих потрохов и разорванных кишок заполнил легкие последнего  живого в хижине, вызывая ненужные спазмы в пустом желудке.

-Р-ру-у.. Р-р-ру.. – Оно продолжило мурчать, вгрызаясь в кровоточащий кусок мяса, другой лапой шаря в погибшем, как в сумке, в поисках обрывка вкусного органа…
Неожиданно наступил недолгий момент гнетущей тишины. Взгляд невольного свидетеля пересекся со взглядом нечисти и та восторженно взвыла, принимая «подарок судьбы» как подношение, а рыбак принялся вырываться, только сильнее травмируя застрявшую в обломках конечность.

-Кумихо тебя задери! – Следующий на очереди ругнулся, чуть не плача, от осознания, что, даже покинув свой плен, не сможет далеко уйти. Это демоническое отродье тут не одно, а он здесь последний лакомый кусочек..
Отчаяние затопило сознание, дополнительно подкрепив чувство безысходности привкусом желчи, которую пытался из себя вытолкнуть судорожно сжимавшийся все это время желудок.

-Гр-рау?.. – Неспешно начав движение в сторону копошащейся жертвы, тигриный слуга почему то замер, как то недоуменно оглянувшись на что то в надвигающейся тьме ночи за своей спиной и в следующую секунду настала его очередь вопить от боли и страха. Необьяснимо откуда взявшееся пламя, голубоватого цвета, с воодушевлением принялось пожирать убийцу, расползаясь по лопающейся коже пляской потусторонних теней.

-Какого?!.. – Рыбак не верил себе, возникшая как и огонь из пустоты, субтильного вида девушка, в каких то обносках запросто доломала половицы, освобождая его и двинулась к визжащей твари, более не обращая внимания на человека. Шаг, другой , третий.. До монстра подать рукой, но он явно чувствовал дыхание могилы на затылке и старался забиться в угол, а, в идеале, проломить хлипкую стену. Однако, удача кончилась, и раз за разом продолжающий гореть кусок мертвой плоти, обернутый в магию, бестолково влетал в хорошо сохранившуюся древесину, оглашая окрестности визгом.

-…- Нельзя было разобрать, что именно произнесла шатенка, но огонь с удвоенной силой принялся уничтожать зверя, а сама она подошла впритык, протягивая руку к оскаленной морде. Отчего то подчиненный Сангуна бездействовал, словно не мог противостоять этой немощной, на первый взгляд, девице.

-Р-ра.. Рау-у… - Место, где нежная женская ручка коснулась нечисти стало алым и тонкие, почти аристократические, пальчики перебрались ниже погружаясь в тело, будто бы окаменевшего, противника на уровне сердца. Манящие губы незнакомки вновь пришли в движение, как если бы она успокаивала дикого зверя и ее рука резко дернулась назад. Одновременно с этим исчезло пламя и демон.. Демон ли уже?.. Волшба, рассеявшись, обнажила труп пропавшего недавно торговца из мясной лавки и он мягко осел на пол, более не представляя грозы для кого-либо, теперь уже навсегда.

-Н-не подходи!..-Заметив, что аккуратное лицо оборванки повернулось в его сторону, рыбак вскочил и, прихрамывая, побежал к выходу из западни, едва не наступив при этом, на свежепреставленного приятеля.
На улице стояла мертвая  тишина. И только занимающиеся звезды знали что таит в себе прервавший ее через пару мгновений вопль, полный ужасной муки.

Участник 2



                                               Ты слышишь моё дыхание
                                                       
Ты идёшь по улочкам и переулкам, знакомым тебе с детства, и даришь улыбку строгим священникам в кроваво-алых мантиях, уставшим стражникам с постными лицами, сплетничающим кумушкам и детям, что мучают музыкальные инструменты, безжалостно фальшивя, а после разбегаются стайкой тощих воробьев.

Что сегодня в твоей корзине, небрежно перекинутой через локоть? Тюльпаны и нарциссы, веточки ранней сирени и бутоны роз? Ты помнишь, как достала из букета белую розу и протянула её бледному юноше, который привалился к стене, рассматривая лепнину дома и резной балкон? Вряд ли…

А я не буду гадать, зачем ты остановилась возле меня, хотя будь у тебя хоть капелька здравого смысла, хоть чуточка интуиции и самая малость благословения Элиан, ты бежала бы прочь, выстукивая неровный ритм по мостовой Кальфеона своими тонкими каблучками.

Я помню, как ты и другие девчушки испуганно щебетали следующим утром, когда в том доме, возле которого ты замедлила шаг, старая служанка нашла обескровленное тело молодой госпожи. И по стенам, увешанным дешевыми картинами и вырезками из книг, текли кровавые письмена на незнакомом языке, а символы и знаки сплетались в причудливый колдовской узор.

Ты с ужасом на красивом юном лице слушала о том, что в столице объявился страшный колдун, который приносит в жертву юных невинных дев, а потому скоро снова потемнеют небеса, с них прольётся кровавый дождь, а из полноводной бурлящей реки выползут многохвостые ядовитые гады. И только те, кто истово молился в храме и щедро жертвовал священникам, будет спасён и вознесён.

Ты помнишь, как отнесла свои тюльпаны в церковь, чтобы возложить их к алтарю? Но что жрецам твоё подношение? Его не вкусить, не выпить, не сложить в сундук под тяжелым навесным замком, ключ от которого покоится у сердца. Его не продать, цветы уже увяли…

О, если бы я мог, я рассказал тебе, моя прелестная цветочница, что в кальфеонском храме давно нет ни веры, ни божества, лишь алчные взгляды тех, кто считает себя вправе говорить об Эллиан.

О, если бы ты стала слушать… Я признался бы тебе, опустившись на колени и обняв твои ноги ледяными ладонями, что я не колдун и не служитель ни Кзарки, ни Иллезры, ни Ибедора, ни Хадум – не они говорят со мной. Не они возвещают свою волю и долгими бессонными ночами нашёптывают мне то, что я пишу кровью, пытаясь донести Истину.

Ты бы удивилась, наверное, как удивляешься, когда офицеришки говорят тебе о том, сколь прекрасны твои глаза и улыбка, а запястья тонки, как у знатной дамы! Знай, они не врут! Я следил за тобой, я присматривал, я убил насильника, который шёл за тобой по пятам на прошлой неделе и хотел сотворить Безобразное! Я оказался быстрее, а ты вернулась домой в свою крошечную комнатку под самой крышей, чтобы зажечь трепещущее пламя свечи и читать истории чужих любовей, пока огарок не расплывётся лужицей воска, оставляя тонкую паутинку дыма.

У тебя в комнате пахнет тюльпанами и сиренью, а ещё самую малость белыми розами, жасмином, старым пергаментом и чернилами. Ты бы спросила, откуда мне это знать? Если забраться на крышу твоего дома, по зыбкой черепице так легко соскользнуть на подобие маленького балкона, на котором ты разводишь фиалки, а потом – внутрь через окно, чтобы коснуться постели под простым покрывалом и переложить раскиданные подушки, вышитые яркими цветами.

Получится красивая рама. Я уже нарисовал будущую картину в мыслях – лучи восходящего солнца золотыми стрелами пронзают твоё обескровленное тело, разложенное на кровати, а вокруг – нарциссы и белые розы, гроздья сирени, нежные лиловые тюльпаны и лепестки фиалок.

В твои тонкие пальчики я вложу увядшую белую розу. Ту самую, что ты подарила бледному юноше, чей взор казался мечтательно-задумчивым, а улыбка на устах, запечатанных одиночеством – грустной. А в волосы, твои прекрасные волосы, подобные ночному небу, я россыпью звёзд вплету цветы жасмина и веточки гипсофилы.

Я буду осторожен, чтобы кровь не замарала ложе, и напишу на белой штукатурке стен поэму, прославляющую твою красоту и юность. Жаль, что никто не поймёт языка, на котором я начертаю слова, прославляющие Прекрасное.

Я замечтался…

Заметался по улицам Кальфеона, выискивая взглядом твое лазоревое платье и ясный синий взгляд, но на закате отыскал тебя, моя любимая цветочница, чтобы поймать улыбку, вспорхнувшую бабочкой с твоих никем не целованных губ. Вернул её тебе, а после скрылся, сделав шаг назад, во тьму и зловоние подворотни, ведь после грязных луж и нечистот, в которых валяется пьяный бродяга, твоя красота засияет росинкой на лепестке цветка.

Ты слышишь мои шаги за своей спиной? Оглянешься, но не заметишь, ведь вечерние тени скрывают меня не хуже плаща бархатной ткани.

Ты слышишь шелест стали, что выходит из колыбели ножен? Замрёшь у двери своего дома, торопливо выискивая ключ и спеша взбежать по крутой лестнице под самую крышу, но не успеешь скрыться.

Ты слышишь моё дыхание.

Участник 3

                                                          Бабочки

Позавчера кончился хлеб. Сегодня удалось найти за печкой мешок зерна, но оно было изъедено жучками, и чтобы сделать муку, придется весь мешок перебирать вручную. Вот только темнеет уже так рано, а дрова и свечи нужно беречь: впереди зима. От мысли о зиме стало так тоскливо, что мешок с зерном выпал из ослабевших рук и рассыпался по полу.
Прошло несколько месяцев со смерти бабушки, девочка сбилась со счета. Деньги кончились быстро, бабушкины украшения и платья удалось продать, но и они не бесконечны. Без связей и знакомств в маленьком городе было трудно найти работу. Точнее, найти приличную работу. Хозяева трактиров и постоялых дворов быстро давали понять, за что они готовы заплатить. Хозяин одежной лавки, напротив, был очень вежлив и мил, а под вечер второго дня очень вежливо и мило попросил задержаться и помочь разобрать новые наряды вот здесь, в чулане. И заодно примерить. А перед этим, конечно, же, снять свое платье. А вот этот ремень сделает его просьбу особенно убедительной.
Удара в пах он не ожидал и из чулана удалось сбежать. Но после этого выходить из дома не было никаких сил, хотелось только лежать и плакать. Это было пять дней назад. Позавчера кончился хлеб.
За окном послышался какой-то шум. На подгибающихся ногах девочка подошла к маленькому оконцу. В доме напротив, в большом каменном доме, слуги закрывали окна и загружали чемоданы в карету. Чемоданы не помещались, слуги ругались друг на друга, у дверей кареты стояли две красивые девочки-близняшки в красивых платьях и громко смеялись, обсуждая что-то про путешествие в столицу.
Девочка моргнула. Карета уже скрылась за поворотом вместе с близняшками, слугами и чемоданами. На улице стемнело и стихло. Что это было, сон? Обморок? Ей не хотелось знать ответ и не хотелось думать о том, что моргнув снова, можно уже и не открыть глаза. По ноге пробежала мышь и юркнула в мешок с зерном: теперь это был ее мешок. Девочка отчаянно завизжала и внезапно ощутила, как отчаяние придает ей сил.
"Неужели может стать еще хуже? Неужели меня ждет чулан? Или постоялый двор? Или - отбирать зерно у мышей? Какая-то мышь сильнее меня, она может найти еду..."
Дом напротив был большим, красивым и совершенно пустым. И там точно была большая красивая заполненная припасами кладовая. При мысли о связках колбас и кругах сыра свело живот, а рот наполнился слюной. Медлить было нельзя: если так пойдет и дальше, ей не пережить зиму. Девочка достала из сундука бабушкины ключи: когда та была кухаркой в доме напротив, то часто заходила через черный ход. Ключ остался в связке...
Сторожевые собаки приветливо гавкнули, но поднимать шум не стали: эта девочка приходила вместе с бабушкой, совсем не чужак и точно не вор. Дверь открылась с тихим скрипом, как будто приподняли крышку большого сундука. Девочка прошла вглубь, растерянно озираясь. Большого сундука, наполненного самыми причудливыми диковинами: на стенах висели картины, маски, головы животных. У подножия большой лестницы, ведущей наверх, были расставлены статуи и постаменты с разными загадочными предметами. И над всем этим царила такая тишина, что даже сделалось немного жутко. В этой тишине отчетливо был слышен каждый скрип, каждый шорох, даже звук летящего насекомого…
Мимо пролетела бабочка, махнув фиолетовыми крыльями. Откуда тут бабочка? Девочка вздрогнула. Или это она опять заснула? Надо поскорее спуститься в погреб, вот только где он? Проще всего было бы найти еду по запаху, но запахов здесь не было. Только шелест, едва слышный шелест невесомых крыльев.
Бабочка пролетела снова, и девочка, отвлекшись на нее, чуть не врезалась в каменный постамент. На постаменте, на резной подставке, стоял большой красивый веер с пластинами из слоновой кости и тончайшей фиолетовой бумагой, украшенной белыми и розовыми бабочками. Девочка чихнула от неожиданности. Бабочки вспорхнули и окружили ее.
«Стоп, какие бабочки? Сейчас зима! А это просто веер. Нужно добраться до кладовой, пока разум не покинул меня…»
Бабочки кружили перед глазами и мешали идти. Девочка махнула руками, но толку от этого было мало. Чем же их прогнать? Рука сама потянулась к вееру.
Взмах.
Мир как будто бы кувыркнулся, отчетливо показав над головой паркетный пол, затем лестницу, под ногами пролетело окно и в завершение ее пронесло сквозь дверь. Та захлопнулась с оглушительным грохотом.
Девочка моргнула и поняла, что лежит на кровати. Рука по-прежнему сжимала веер. Потолок слегка покачивался и покрывался цветными пятнами. Почему пятна с крыльями? Или это бабочки? Девочка раскрыла веер, чтобы снова их отогнать...
Взмах.
Потолок рассыпался на тысячи кусочков - лиловых, лавандовых, малиновых, пурпурных и багровых. Воздух наполнился шелестом тысячи крохотных крылышек, а затем тысячи крохотных насекомых облепили ее тело и тысячи маленьких усиков коснулись ее кожи.
Девочка отчаянно кричала, но пошевелить руками и отогнать насекомых уже не было сил. Они ползали, шуршали, касались ее и будто бы забирались в волосы, под одежду... под кожу.
"Что ты такое? Что ты нам принесло? Мы достанем из тебя мед, сладкий мед. Мы возьмем по кусочку и ты станешь землей, черной землей. Мы поднимем тебя в воздух и ты станешь бабочкой, станешь нами"
Шелест крыльев, переходящий в звук голоса, переходящий в шуршанье лапок, завораживал и приглушал остатки сознания. Бабочки вспорхнули, взметнулся и закружился вихрь ярких крыльев. Тело на кровати как будто стало еще тоньше, еще бледнее, еще хрупче. Лиловые, лавандовые, пурпурные, малиновые и багровые создания сделали круг по комнате и снова вернулись к вееру, который все еще сжимала изможденная детская рука.
«Мы заберем тебя, ты больше не будешь страдать, не узнаешь голода. Ты будешь пить кровь земли, плоть земли, как мы выпьем твою. Отдай нам свой сок, свой нектар. Тебя бросили, оставили, забыли. Мы заберем, мы поглотим, ты станешь…»
Последним усилием девочка схватила одну из бабочек и крепко сжала в кулаке. Шуршание на миг прекратилось, а потолок перестал плясать. Девочка поднесла руку к лицу: в ней ничего не было. И вокруг ничего не было. Только кровать, белое покрывало и балдахин. И где-то внизу осталась кладовая, полная припасов, и надежды на сытую, счастливую жизнь. Но сил слезть, встать и пойти - уже не осталось.
Сил хватило только на то, чтобы снова развернуть веер.
Взмах.
"Я стану бабочкой."

Участник 4



                                               Çöl ruhları - Духи пустыни
                                 
-Слушай, а ты помнишь они про каких-то Çöl ruhları говорили? - спросил один из сидевших у костра мужчин второго, - Ну эти козлопасы, которых мы вставили сегодня.

-Ой, да забей, - ответил ему второй разбойник, сидевший к костру спиной и поглядывавший в безмятежную темноту окружавшей их лагерь пустыни, - Эти грязнолапые вечно выдумывают всякие страшные сказки про мстительных духов пустыни, демонов и прочих желтоглазых зверей. Лишь бы испугались да их не трогали, вот только... - чернобородый работник ножа и топора ухмыльнулся, - Это всё именно что сказки, не бывает такого. И кстати, - на бородатом лице возникла похабная ухмылка, - Тебе какая из дочурок больше понравилась, старшая, средняя, или младшая?

-Да все ничё такие, - с такой же ухмылкой ответил первый разбойник, - Я с каждой покувыркался, но пожалуй младшая уж слишком дикая, даже рожу мне поцарапала, правда когда сама схлопотала по ней, так сразу затихла. Средненькая у них какая-то... - он покрутил ладонью в воздухе, - Средненькая, а вот старшая, та да, хороша девка! Прям самое оно, а голосок какой, от него уд дыбом встаёт и не падает сколько ты её не пользуй... А ты это к чему?
-Да тут мысля появилась, - бородач всё так-же поглядывал в освещаемую отблесками костра темноту, - Продать только двоих, а одну себе оставить, ну, для развлечения.

-Ха, а дельная мысля, - кивнул его собеседник, затем снял тюрбан и почесал свою русую гриву, - От жеж бхегову м-мать, чешется прям до нельзя... Слых, а мы от них вшей подхватить не могли?
-А хрен его знает, я вроде не чешусь, - пожал плечами брюнет, а затем встал и направился на другой конец лагеря, чтобы проверить как там вторая пара караульных, - Щас у Салима и Минаха спрошу, если они тоже как ты зачесались, то тогда либо тратиться на алхимика, либо просто бреем всех налысо!

-Э слышь! - тут же возмущенно вскинулся русоволосый, - Какое на лысо?! Ты чего?! Я себя брить не дам! - своей шевелюрой Луц гордился и не допускал даже мысли о том, чтобы от неё избавиться, - Так что лучше вспоминай, где можно хорошего алхимика найти. Да и сам подумай, за лысых меньше денег дадут!

-Ага-ага... А алхимик может цену заломить такую, что мама не горюй... - усмехнувшись он продолжил свой путь по полутьме лагеря. Мысли разбойника скакали с одного на другое, то вспоминая стати пленниц, то задумываясь над тем, что всё-таки выгоднее будет, обриться всем на лысо, или же заплатить алхимику... Ну и наконец в голове промелькнула невольная мысль о тех самых пустынных сказках повествовавших о том, как вот таких же как они любителей чужого добра наказывали мстительные существа из-за грани их мира. Курон хмыкнул и сплюнул на песок густую, вязкую слюну, - Чушь всё это... Все эти духи и демоны и боги вместе с ними... Просто сказки для дураков и слабаков, которые верят, что за них кто-то там будет мстить, а им самим после смерти воздастся...

Подойдя ко второму костру, мужчина увидел парочку часовых, что задумчиво сидели и не шевелясь пялились в пламя. На лице брюнета появилась злорадная усмешка, а сам он, уже крадучись стал приближаться к товарищам по разбойному промыслу, намереваясь устроить им внезапную пробудку. Шаг, другой, третий, так удачно поднявшийся ветер шелестом песка заглушал его шаги. И вот он уже на расстоянии вытянутой руки от этих двоих.

-Ага-а-а!!! - резко крикнув, он хлопнул обоих часовых по плечу, так чтобы уж наверняка разбудить и отскочил назад, чтобы не попасть под возможный удар. Вот только ни один из мужчин его не нанёс и даже не дернулся... Несмотря на встряску, которую им устроил их приятель, Салим и Минах всё так-же молча сидели у костра и лиш только их головы начали двигаться... Медленно с хлюпающим звуком съезжая вниз, по аккуратному срезу шеи, чтобы затем, с глухим стуком упасть на землю.

-Т-т-тр... - "Тревога!!!" хотел было закричать мужчина, вот только поднявшийся ветер швырнул в раскрытый рот горсть песка, заставляя зайтись судорожным кашлем. Будучи не в состоянии кричать и даже вообще толком издавать какие-то звуки, Курон в ужасе бросился назад, к своему костру. В конце-концов там ведь Луц, а уж этот придурок обладавший поистине лужёной глоткой уж точно разбудит весь лагерь. Шаг, второй, третий, десятый, брюнет уже почти у костра. Вот он видит перед собой своего русоволосого приятеля, который, заметив его, начал вставать. И именно в этот момент за его спиной возникла громадная тень с жуткими, сверкающими расплавленным золотом глазами. Миг, и Луца сгребает огромная когтистая лапа, мощным рывком складывая едва-ли не пополам и утаскивая во тьму.

-Х-р-р-х-х-р-р... - судорожно прохрипел разбойник. Желтоглазый зверь, тот самый, о котором говорил тот старик, которому он затем перерезал глотку! Неужели, неужели это всё в заправду? Неужели это не кошмар и не сон? Да нет, не может быть. Наверное он просто заснул на посту, но сейчас проснётся и вместе с Луцем посмеется над всей той чушью что ему приснилась. Думая об этом Курон дошел до одной из палаток, полог которой был чуть приоткрыт. Мужчина не раздумывая отодвинул ткань и заглянул внутрь, безуспешно стараясь разглядеть что-то во тьме и тут же ему в нос шибанул густой запах крови...

Внезапно во тьме палатки начал разгораться огонёк, бледный, едва различимый, но тем не менее он позволил разбойнику увидеть то, что он никогда не хотел бы видеть. Тела, мертвые тела своих подельников, с отсечёнными головами а посреди палатки высокую фигуру сжимавшую в одной руке длинную саблю-шамшир, а в другой странный фонарь источавший мертвенно бледный свет. Фигура обернулась, демонстрируя разбойнику отблескивающую золотом маску-личину, а затем неизвестный сделал шаг по направлению к Курону, поднимая своё оружие, с которого на песок упали несколько капель свежей крови...

-А-а-а-а-а!!! - голос наконец вернулся к чернобородому и тот с воплем рванулся назад, споткнулся, кубарем покатился по песку, затем не вставая, на четвереньках бросился ко второй палатке. Миг и вот он уже открывает полог, чтобы в свете звёзд и костра различить тела спавших разбойников. "Живы!!!" - пронеслась в голове мысль, а затем он бросился к ближайшему и принялся расталкивать его, вот только здоровяк Ураз, самый сильный воин в банде не просыпался. Не выдержав, Курон вломил ему сочную пощёчину и голова подельника отделилась от шеи с точно таким же хлюпающим звуком как и головы тех двух часовых. Всхлипнув от ужаса, разбойник выкатился из палатки и бросился шатру в центре лагеря, где спал их атаман, а так-же та самая троица девиц, которых они угнали с разграбленной фермы.

-Атаман! Атаман Растам! - голос с трудом, но подчинялся испуганном почти до мокрых штанов бандиту и он начал громко звать своего пахана, вот только никакого ответа не услышал. Уже понимая, что он увидит, брюнет распахнул полог и увидел то, что осталось от их главаря. Темноволосый гигант, который ещё недавно наводил ужас на караваны и поселения Чёрной Пустыни превратился в изуродованный кусок мяса и, к вящему ужасу мужчины, это кусок мяса был всё-ещё жив. Единственный уцелевший глаз атамана уставился на Курона, а его окровавленный безгубый рот распахнулся в немом крике, демонстрируя вырванный с корнем язык. Под ногами разбойника что-то хлюпнуло и, опустив взгляд вниз, он понял, что это были кишки Растама, которые темными змеями тянулись от разверзнутого чрева и до самого входа в шатёр. "Беги..." - вот что услышал брюнет в немом крике его уже бывшего атамана, а затем он вновь увидел их, желтые глаза, пылавшие в темноте шатра словно маленькие звёзды, глаза, смотревшие ему прямо в душу...

И он побежал, побежал что есть мочи, побежал так, как  не бегали никогда, понимая, что если остановиться хоть на секунду то умрёт. В какой-то момент ему показалось, будто сбоку от него возник какой-то смутный, полупрозрачный силуэт, что-то свистнуло в воздухе, но затем всё исчезло, а Курон продолжал бежать, бежать не оборачиваясь, бежать до самого рассвета, пока ноги не принесли его к оазису. Где ему на встречу вышла пара охранников.

-Эй, мужик, ты чего бежишь так, будто демонов увидел?
-Там... Там... Там... - прохрипел остановившийся разбойник, пытаясь отдышаться, - Там Желтоглазый Зверь... - он наклонился оперевшись руками в колени, - Я его... - до ушей донёсся тот самый, противный, хлюпающий звук, а песок на который он смотрел внезапно оказался слишком близко, по голове как будто что-то ударило, а затем в глазах Курона начало темнеть...

-Ну ни хрена себе... - наконец нарушил молчание один из стражей оазиса, на глазах у которых голова прибежавшего мужчины соскользнула с шеи и упала на песок, недоумённо хлопая глазами и раскрывая рот в беззвучном крике, - Неужели и правда на пустынного демона напоролся?
-Ой, да забей, - ответил ему второй, - Сказки всё это, про духов пустыни, демонов и прочих желтоглазых зверей... Слышишь, - он подошёл ближе и приобняв напарника за плечо тихим и проникновенным голосом повторил, - Сказки и только сказки. А сказки конечно ложь, да в них намёк, добрым людям всем урок...

Участник 5



                                                 Люди шепотом возносят богам постыднейшие мольбы...

                                                          Желание

Пару годов назад, недалеко от Хиделя, на собственной ферме проживала семейство Линчей. Хозяевами были Леон и Зара, у них было двое сыновей, младшая дочь Ида, и с ними жила старая Агнесса- мать Леона. Ферма их процветала, но трудиться приходилось до седьмого пота, что бы урожая хватало и на свой стол, и на продажу.

Ида была болезным ребёнком, капризная и избалованная. Одну её не принуждали работать. Леон не чаял в ней души, потакал во всём, и когда ездил торговать в Хидель, то всегда привозил дочери какой-нибудь подарок:  сахарный леденец, куклу, или нарядные бусы.
Если Зара обижалась, что давно он её ничем не балует, Леон целовал её, и смеясь говорил :- Я уже подарил тебе лучший подарок - обручальное кольцо.

Год выдался урожайный, работы было невпроворот. Леон с сыновьями надрывался в поле, торопясь набить закрома, а излишки повыгоднее продать.
Зара разрывалась между вновь занеможевшей дочерью,, стряпнёй на всю семью, присмотр за гусями, утками и свиньями. Иногда ей думалось, что скотине домашней жить не в пример легче и приятнее чем хозяйке фермы, которой завидуют все соседи.

И начало ей сниться страшное.
Лишь голову на подушку опустит - болотистый туман, поле пшеничное, волнами, и силуэт похожий на крестовину. Сначала вдалеке виднелся. С каждой ночью всё ближе. Ближе. Стала видна рогожа, грязная солома. Тряпки, ветошь, намотаны. Потом шест, потом руки.
Зара просыпалась, задыхаясь, словно вынырнув из гиблого омута, и как стали эти сны постоянно – пожаловалась, в одну из ночей, Леону.

— Вот дурашка ты у меня, нашла чего забояться, - сказал сонный муж, - Это тебе  пугало сниться, от воронья которые ставят. Мы их видели, когда на плантацию Моретти заезжали, помнишь? Ты ещё издалека их за работяг с вилами приняла. Спи, скоро светать начнёт, а мне до города с зерном рано ехать.
Улеглась Зара снова к нему под бок, но нервно. Голова гудит, душно, перед глазами всё маячит силуэт чучела огородного.

Леон нагруженный воз утром в Хидель погнал, из пустой кровати уходил, спешил, с женой не повидался.
Сыновья в поле ушли, старуха Агнесса с Идой обеденное варево принялись готовить, про Зару думали, что запряталась она в сарае да спит, лениться пока мужа нет. Ан нет - вот она по дороге идёт, по самому солнцепёку, волосы ветер треплет.
Присмотрелась старуха, и дрожь её проняла - идёт Зара, шатается, в рубахе исподней, и тащит кусок грязной рогожи и чёрные палки с собой.
Завернула за дом, и принялась там мастерить что то. Всё молчком. Старуха пошла поглядеть - Зара собрала крестовину, намотала тряпки, и вкопала там пугало шестом в землю. Вместо головы - мешок набитый соломой, и руки чёрные.
Сама упала в тень и заснула как подстреленная.

Испугалась Агнесса, что сглазили её невестку, да что делать - не понятно. Решила дождаться Леона, и что б выкопал он это пугало, да сжёг по дальше от дома, авось пронесёт от беды.

Зара проснулась к вечеру, как ни в чём не бывало, про свою прогулку утром и не вспоминала. Сыновья с поля пришли, уработавшись, сели всей семьёй ужинать. Зара весёлая, радушная, за всеми ухаживает, куски лакомые подкладывает, смеётся как девушка- словно  лет пять  с себя смахнула.
Отужинав подкрепили силы, поблагодарили молитвой Эллиан за прошедший день,  и разбрелись по спальным местам. Парни захрапели скоро.
Ида никак не укладывалась. То ли баловство, то ли болезнь её припекала опять - Зара и так и эдак, потом схватила её, в сердцах, на руки, и во двор выскочила.
Старуха, помедлив, хотела за ней следом шмыгнуть - но, дверь скрипнула, уже возвращаются. Ида спит крепко прижавшись к матери. Стихло всё.

Среди ночи Агнессу словно кто под бок толкнул. Открывает она глаза- а это чёрная рука, и пугало возле неё лежит, затхлым пахнет. Прихватил старуху ужас ледяной - водит глазами по хате, и видит в свете луны, что принесла Зара по такому же пугалу и к сыновьям своим, и лежат они укрытые рогожами. Зара сама стоит в рубахе, босая, улыбается и колыбельную мурлыкает.
От страха застонав отпихнула старая от себя чучело, бросилась к внучкиной кровати, что б хоть её унести спасти, а там лежит кукла из грязной соломы и на шее у неё яркие бусы. Застучали тут ноги шесты по полу- ближе!  Ближе! Схватили Агнессу чёрные руки за седые космы, потащили, перекручивая тело узлом, завыли глухо псы цепные во дворе, и луну закрыли непроглядные тучи. В темноте дома кто то отчаянно бился, кричал, срывая голос, потом стихло.

День спустя вернулся Леон из города. Довольный, с хорошим барышом. У въезда на ферму встретила его Зара. Обнялись.
Всё ли благополучно у вас тут?
Да, родной. кольцо только своё обронила во дворе, - смеётся, тянет Леона в дом.
— А что за развал у нас?, - удивляется фермер идя за женой к порогу, - Животина по двору гуляет, всё валяется- мешки, мотыги. Амбар нараспашку?
— Да это мелкие бесы набезобразничали, идём, вся семья ждёт тебя! Вся наша семья! - заорала она вдруг высоким, петушиным голосом, распахивая перед Леоном дверь.
Линч застыл, озирая сидящих за столом чучел из домочадцев, плошки с грязью вместо каши, ветки на окнах чёрные. Потом схватил Зару, затряс её как куклу, закричал, вопрошая.

Патрульные с     Хиделя, проезжавшие по дороге, увидели как Леон отвешивал хохочущей жене пощёчины.. При виде их женщина разрыдалась, стала звать на помощь, умоляла спасти её от рук помешавшегося мужа, солдаты вмешались.

Леон Линч повредился в уме, и на суде соглашался со всем, удобно избавив власти от разбирательства изуверства на ферме Линчей, он был отправлен в рудники Глиши.
Зара, переболев тяжёлой лихорадкой, полностью поправилась, и вернулась на развалины семейной фермы. Она спокойна, общительна. Продаёт путешественникам продукты, которые выращивает теперь в одиночестве, понемногу, и не может ничего рассказать о трагедии, которая сгубила её семью.

Иногда она покупает чёрного петуха, отрезает ему крылья, и ночью относит их на плантацию Моретти. После этого у неё всегда хорошее настроение, и торговля её оживляется. Своё обручальное кольцо она прячет в развалинах дома, и просит путешественников отыскать его. Каждый раз ей очень приятно, словно это - новый подарок, теперь - только для неё.

Участник 6

                                                      Кровавая невеста

Хидель. Чудесный солнечный закат без единой тучки. Кто-то беззаботно сновался на пристани, рыбачил или стоял в очереди к кладовщику, кто-то загружал повозки зерном и вещами, а также тренировал коней в надежде, что скакун выйдет сильным и здоровым. Правда, не лучшее место, чтобы устроить себе прогулку на вечер, это болота рядом с Хиделем. Мир изменился. Жизнь и смерть граничат друг с другом, соединяясь парочкой мостов. Пару лет назад болота и ещё множество мест по всему континенту накрыла неизвестная напасть. Туман, который кличут Хадум, заволок собой территории и необратимо изменил обитателей. Никто не знает, что это на самом деле, но многие склоняются к чёрной магии, очень сильной магии. Хадум уродует сознание, вытаскивает наружу чистейшую агрессию и беспамятство, превращает в животное, которое хочет одного - убивать. Каждый вдох тумана отдаётся неприятной мигренью в голове и попыткой помутить разум. В этом всём, ненавистные Ависанне культисты Чёрного Камня, устроили тайную встречу. Удобно, сюда точно никто не сунется.. ну, почти никто..

Воительница коснулась защитного амулета на шее. Воронов уже несколько раз засылали на задания в туман болот. Нередко даже целый отряд в двадцать человек, отправляется на руины Глиши, чтобы уничтожить очередного грязевого гиганта. Разумная грязь под властью Хадум, стекается в руины и соединяется в одного монстра.. Но сейчас дорога была неизведанной. Ави шла в накидке культа, которую она забрала у юного адепта секты. От него же она узнала, что маршрут помечен тёмно-фиолетовыми лентами каждые пятьдесят шагов, длиной в две фаланги пальца.

Даже с амулетом чувствовалась гнетущая атмосфера чёрной магии. Ависанна, шла максимально тихо и старалась не издавать звуков, всё-таки болота кишили фоганами, нагами, да и ещё, кто его знает, чем.. Некогда слабые существа, стали в десяток раз опаснее и смертоноснее. Сбиваясь в большие кучи, стоило хотя бы мелькнуть перед ними, чтобы они бросились в погоню.. Иногда слышался загробный вой и клокотание наг где-то недалеко. Ветра не было, воздух спёртый от плотного тумана, а последние лучи солнца, превращались в неприятный жёлтоватый фильтр перед глазами..

Минула шестая или седьмая лента, Ависанна остановилась и сорвала одну, а затем поднесла к носу и принюхалась. Ничего. Ави давно заметила, что влияние тьмы после всех приключений, произошедших с ней и Сильвией, очень сильно ослабло. Нюх притупился, хотя раньше она могла учуять тёмную магию и энергию от людей, мест и вещей. Раны заживают дольше, удары кулаками стали слабее. Если тёмной силы в девушке не осталось, то стала ли она снова собой? Ави опустила взгляд вниз и присела. Из мутной воды на неё вдруг посмотрели два алых глаза. Она ткнула пальцем в воду, пуская лёгкую волну и разбивая зеркальное изображение, а затем двинулась дальше.

Последний лучик солнца скрылся за горами, оставляя Ависанну совсем одну среди бескрайнего тумана. Сапоги утопали в грязи и издавали неприятные чавкающие звуки. Голос в голове отсчитал пятьдесят шагов, но следующей ленты нигде не было видно.. было вообще ничего не видно..

Вдруг раздался детский плач, а вскоре и нежный голос запел колыбельную.

...Когда солнце вдруг зайдёт,
И весь свет во тьму уйдёт,
Ночью ты сияй одна,
Ты сияй сияй.. звезда.

Ави замерла на месте в исступлении, не веря своим ушам, но когда поняла, что голоса приближаются, быстро нырнула в высокую траву и затаилась. Из тумана показалась фигура молодой беловолосой девушки в свадебном платье. Лица Ави не увидела, но разглядела тёмные следы и отпечатки пальцев на белой ткани. Она медленно шла в сторону по тропе, даже не смотря под ноги, как будто знала весь путь наизусть. Младенец ещё немного хныкал и невеста продолжила петь. Ависанна тихо двинулась за девушкой, влечённая желанием узнать, куда же направляется ночная невеста посреди болот.

Тот, кто ночью в путь пошёл,
Счастлив, что тебя нашёл,
Он бы путь свой потерял,
Если б свет твой не видал.

Ночью ты сияй одна,
Дорогая.. ты моя..

В конце голос надломился и девушка утихла. Она миновала старый камень направлений и прошла под каменной аркой, будучи некогда частью защитной стены. Бедная невеста и Ависанна оказались в старой разрушенной деревне. Воительница прокручивала в голове карту местности, но всё никак не могла состыковать своё местоположение. Никакой деревни нет на болотах, только несколько форпостов, но они обжиты и работоспособны, а не заброшены, как эта деревня. Девушка отвлеклась от невесты и начала бегло изучать окружение. Везде были следы давней битвы: Несколько сломанных катапульт, щиты, ржавое оружие, скелеты воинов и броня. Даже некоторые ржавые капканы были ещё, казалось, в рабочем состоянии. Сама деревня была странной архитектуры, современные дома строили совсем по другому, значит это древние руины? Может поэтому деревни нет на картах нашего времени..
Невеста уже стояла далеко впереди возле привязанного к шесту голому мужчине. Он был подвешен над странной пропастью прямо посреди деревни.
— Дорогая! Что ты делаешь?! Где мы?! На тебе кровь?! Любимая, не молчи!! — В панике кричал мужчина, когда невеста с ребёнком подошла к самому краю пропасти. Она смотрела вниз, покачиваясь вперёд назад, пока не начала бормотать:
— Вы последние, вы последние, вы последние.. она сказала, вы последние.. Милый.. - невеста повернула голову на жениха, и он увидел её остекленевшие глаза. Голос был возбужденный и почти радостный, как вдруг все эмоции пропали с её лица и холодный голос сказал:
— Ты не поймёшь. Ты не верен ей.
— Да что ты нес..Кхаах! — Лезвие ножа рассекло горло и алая кровь начала выливаться в пропасть. Жених бился в конвульсиях, пытаясь освободить руки из узла верёвки, но вскоре затих и обмяк. Девушка повторила заученный рецепт заклинания:
— Свадебная ночь, кровь всех гостей, сердце.. любимого, - крестовидным разрезом, она вспорола мясо чуть ниже груди и вырвала сердце из тела мужчины, -  новорожденная дочь, - без мешканья, она кинула ребёнка в пропасть, - и тело невесты..
Ависанна оказалась в нескольких шагах от девушки, когда та развела руки в стороны и качнулась вперёд. Ави резко схватила её за запястье, но, будучи вся в крови, девушка просто выскользнула из хватки воительницы, исчезая в кровавом месиве на дне пропасти..
Увиденное, повергло даже Ависанну в ужас – кровавый пруд, вокруг которого лежат расчленённые части тел взрослых и детей, тех самых гостей и родных со свадьбы. Воительница невольно попятилась. Ави почувствовала, как всё болото заволновалось и стало очень холодно. Все внутренние чувства забили тревогу, руки сами потянулись к клинкам под накидкой. Кровавый пруд вдруг зашевелился. Медленно из него стала появляться сначала голова, потом плечи, грудная клетка, живот и ноги. Кровь, как вода, стекала с платья девушки, не оставляя за собой следов. Теперь её белые волосы имели кровавые локоны, на щеках были следы свежей крови, стекавшей из глазниц, руки изуродованы и по локоть лишены кожи и мяса почти до костей, а пальцы превратились в острые длинные когти. Она открыла свои глаза и через мгновение медленно подняла их на Ависанну. Такие же алые светящиеся глаза смотрели на неё и пытались заглянуть к Ави в душу. Кровавая невеста сделала первый шаг по алой глади, а следующий уже в воздухе. Она поднималась как по невидимым ступеньках, ровняясь с воительницей.
Ависанна увидела в глазах невесты то, что так старалась забыть – необузданную ярость, чистейший гнев и желание убивать. Девушка стала ещё одной жертвой древней тьмы и в нынешних обстоятельствах, Ависанна понимала, что живой уйти отсюда будет почти невозможно..
…
Бок кровоточил. Острые когти этой твари, вспарывали и броню и плоть, как тёплый нож масло. Все взмахи клинков, невеста парировала в самый последний миг без труда, но блоки Ави пока ещё держались. Силы начинали заканчиваться. Даже обычные удары, отдавались подкожной вибрацией по всему телу. Нужно было срочно, что-нибудь придумать, иначе силы закончатся, а там смерть. Обычные атаки монстра не брали, а легкие порезы почти моментально затягивались.
Очередной удар кровавой невесты, отбросил воительницу прямо на берег кровавого пруда. В этот момент Ави даже пожалела, что никакой тьмы в ней не осталось, но собралась и смогла подняться на ноги, сплевывая чужую кровь, которая попала в рот при приземлении. Невеста уже оказалась почти вплотную, когда Ависанна решилась на последний шаг. Она крутанулась на месте с клинками, прыгнула и метнула правое оружие в монстра. Кровавая леди, как и ожидалось, уклонилась от брошенного клинка, но успела последний раз взмахнуть своей когтистой рукой, перед тем, как Ави проткнула её грудь насквозь левым клинком почти по самую рукоятку.
Невеста издала свой последний издох и рухнула в кровавую жидкость. Рука Ависанны вдруг ослабла и клинок упал в кровь, как и мизинец с безымянным пальцем левой руки.
Обессиленная воительница медленно вышла на берег и рухнула на колени. Организм выдал всю энергию, которую мог. Глубокий порез бока, потеря пальцев, потеря крови за время боя, сделали своё дело. Глаза медленно закрылись и Ависанна рухнула на землю..
…
Спустя совсем немного времени из кровавого пруда поднялось щупальце. Оно нежно обхватило тело девушки и утащило в глубь пруда..

Участник 7

                                                      Косточка юдзу

Если проглотишь косточку юдзу, она прорастет у тебя в животе.
Так говорила Свену в детстве мама. Как вы думаете, он ей верил? Ему было лет пять. Как вы думаете, он мог сомневаться в маме?
Если проглотишь косточку юдзу, из тебя вырастет дерево.
Как вы думаете, Свен боялся?
Как вы думаете, боялся ли Свен чего-либо больше, чем проглотить косточку юдзу?
Косточки юдзу. Кошмар его детства.

Дыхание рвано вырывается изо рта. На языке - кровь. Перед глазами - темнота. В душе - ужас. Оледенелый страх. Каменеющий трепет.
Как вы думаете, где сейчас Свен? В логове маньяка? В подвале психопата? В пасти монстра?
Нет, нет. Он сейчас в собственной постели. Под мягким одеялом. На смятой простыне. Смятой его судорожно цепляющимися пальцами. Дело в том, что у Свена проблемы.
Он проглотил косточку юдзу.

О, это не в первый раз. Конечно же. Свен глотал косточки юдзу с тех самых пор, как понял, что все взрослые врут - даже если они твоя мама. Он прожевывал их, морщась от горького вкуса, отплевываясь от плотной шкурки. Но глотал, чтобы доказать - себе и миру - что с ним ничего не случится. Что он уже большой. Умный. Что он знает все ваши трюки, заглянул в ваши грязные души. Что его детский кошмар мертв.

Однако в этот раз все было иначе.
Как это было?
Стояло ясное утро. Ветер доносил смех обманутых взрослыми детей, игравших на улице. Маленьких наивных дурачков, которых каждый день надувают их дорогие папа и мама. Свен пил чай с юдзу, глубоко вдыхая теплый цитрусовый запах. К сожалению, у него было времени вполне насладиться - Свен спешил на работу. В заваленную ящиками, кусками досок, ржавых инструментов, мастерскую, расположенную в одном из небольших домиков Велии.
За окном слышался болезненно-бодрый голос: “Почта Баленоса! Доставим ваши письма куда угодно! Обращайтесь на Почту Баленоса!”
Свен резко захлопнул ставни. Доставьте-ка свою Почту Баленоса к черту.
Допивая остатки чая, он торопился и случайно проглотил косточку. Ну, вы поняли. Ту самую. Косточку юдзу.
Проглотил, поморщился от неприятных ощущений. Казалось, на секунду косточка застряла в горле и вот-вот перекроет воздух. Но он сделал еще один глоток, и она проскользнула внутрь, в глубину Свена, в темноту его живота.

Сперва Свен ничего не заметил. Ничего особенного.
Отработав свою смену, он вернулся домой. Проглотил безвкусный ужин. Посидел, бездумно уставившись на пламя свечи. Лег спать. Никто не спел ему колыбельную и не рассказал сказку. Колыбельные и сказки получают только маленькие мальчики, которые верят своим мамочкам. Послушно лежат в своих кроватках и жрут лживые истории про драконов и принцев. Про счастливый брак и любимую работу. Про долго и счастливо.
Большой мальчик Свен лежал в своей кроватке без колыбельной и сказки и ждал, когда удастся уснуть.
Тогда-то он и почувствовал.
Что внутри него что-то есть.

Знаете, как это бывает. Ты лежишь в темноте. Все звуки кажутся громче. Все запахи резче. Все ощущения четче. Сперва ты ощущаешь непонятный дискомфорт. Тебе неудобно, словно бы что-то давит. Только не снаружи. А изнутри.
Изнутри тебя.
В тебе что-то есть.

Холодный пот на лбу, холодный пот на спине, холодный пот на ладонях. Трясущиеся пальцы Свена скользили по животу, нажимали тут и там, стремясь убедиться, что ему просто показалось. Это просто… тяжелый день. Да, тяжелый день. Стоит проснуться утром, и все будет в порядке. Все придет в норму.

Однако.
Все было не в порядке. Свен чувствовал, как нечто у него внутри увеличивается. Набухает. Уплотняется. Он чувствовал, как оно растет. Час за часом. День за днем.
Свен чувствовал, что рано или поздно оно прорвется. Наружу. В тот день его живот раскроется, словно яркий цветок, выпустив это на свет. Его кровь потечет по стеблю, изнутри и снаружи. А корни опутают его кости.

День за днем Свен ощущает, как оно растет. Питается его плотью. Следовало бы избавиться от этого, пока еще не слишком поздно. Свен знает - все, что нужно, это  взять нож. Расстегнуть рубашку. Она все туже сходится на животе. Медленно, пуговицу за пуговицей. Провести ладонью по гладкой натянутой коже. И вырезать, вырвать то, что проросло у него внутри. Может быть, корни уже опутали внутренности. Тогда придется поработать ножом подольше. Пока не удастся достать агонизирующее, трепещущее нечто, которое обязательно погибнет от острого ножа, слишком яркого света и чистого воздуха.
Эти мысли - то, с чего Свен теперь начинает каждое утро.
Вот только они так и остаются. Мыслями.

Хуже всего по ночам. Свен чувствует, как оно наблюдает за ним. Сидит, затаившись внутри. И следит. За каждым движением. За каждой мыслью. Свен больше никогда не чувствует себя в безопасности. Не остается в одиночестве. То, что растет в нем, становится все больше. Разбухает и становится все сильнее. Все реальнее.
Нужно просто взять острый нож.
Но Свен не может.
И он лежит в темноте. Ощущая вкус крови на языке. Сминая пальцами простынь. Беспомощно ожидая, когда все закончится.
Как-нибудь.
Пожалуйста, хоть как-нибудь.
Пусть все закончится.

И наконец, оно шевелится. Скользит гладким стеблем вдоль внутренностей Свена. В поисках выхода. В поисках воздуха. В поисках света.
В поисках новой пищи.
Когда Свен чувствует движение внутри себя, когда он осознает, что все это на самом деле, окончательно и бесповоротно - он замирает на секунду, а затем тянется к ножу. Острое лезвие легко вспарывает кожу. Свен точил его, каждый день. Ради того момента, когда он станет достаточно смелым.
Теперь Свен больше не боится.
Он больше не дрожит. Его ладони сухие. Пальцы не цепляются за одеяло.
Свен больше не дышит.
А над ним, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, танцуя в лунных лучах, распускается самый прекрасный цветок на свете.
И сквозь запах крови и мертвой плоти пробивается теплый аромат юдзу.

Если съешь косточку юдзу, она прорастет у тебя в животе. Ясно вам, детки? Не верите? Свен тоже не верил, и посмотрите-ка на него.
Забирайтесь скорей под одеяло, дорогие. Я задуваю свечу.
Спокойной ночи.

Вне конкурса


                                                       Эльфийка под дождем

История основана на реальных событиях. По просьбам выживших все имена были изменены.


Жизнь мимолетна, смерть неизбежна.
Лурио не раз прежде слышал это выражение, и вполне понимал его - что тут непонятного. Все мы рано или поздно умрем, опадем, как осенние листья, скатимся вниз, словно капли росы по травинке. Однако, однажды теплым летним вечером, ему довелось не просто глубже понять, но и прожить эту истину.
Жизнь мимолетна.
Смерть… неизбежна.

Это был чудесный вечер; легкий ветерок, доносивший запахи теплой земли и трав, слабо трепал шерстку на голове и плечах молодого художника-выдры по имени Лурио. Еще на подходе к особняку госпожи Лавлианте, заметив роскошные экипажи, в которых прибывали гости, Лурио принялся шарить по своей сумке в поисках пригласительного на сегодняшний прием. Выудив его, выдра взволнованно разгладил заветный клочок дорогой бумаги, раздосадовано вздохнув при виде небольшого пятна краски в правом верхнем углу - без сомнения дела лап его учителя Кахуо. Лурио и без того чувствовал себя мошенником, обманом проникающим в недоступное ему высшее общество, а уж с помятым и испачканным пригласительным проникать стало вдвойне неловко и стыдно. Пытаясь отвлечься, выдра принялся оглядывать окрестности. Неподалеку мягко раскачивал ветвями кипарис, а под ним вдоль дороги важно вышагивал ворон. Что-то неуловимое - не то в походке, не то в манере держать голову или во взгляде - напомнило Лурио о капитане Фикео.
“Ну что за нелепица”, - укорил себя выдра, - “сравнивать капитана с какой-то глупой птицей”.

Лурио родился и вырос в деревне Удильщиков, что находится в Медии. С ранних лет он обожал рисовать, особенно рыбу. За годы практики, он достиг в этом деле определенных успехов, так что даже его требовательный учитель Кахуо не мог удержаться от похвалы. Особенно Лурио удавались натюрморты с рыбными блюдами. Казалось, что глядя на них можно было даже почувствовать вкус пищи, уловить ее манящий аромат. Но однажды, путешествуя по миру в поисках вдохновляющей рыбы, Лурио оказался на Ккиктополунии, где встретил доблестного капитана Фикео. Ему навсегда запомнился этот момент, их первая встреча. Солнце, пробившись сквозь тучи, осветило деревянную площадку, на которую с трудом вскарабкался по казавшейся бесконечной лестнице Лурио. И в самом центре, купаясь в золотистых теплых лучах, стоял Фикео, громко выкрикивая “Защитим нашу рыбу, киииик!” В этот момент душа Лурио замерла, дернулась, перевернулась, и уже никогда больше не была прежней. В этот момент, впервые в жизни, ему захотелось писать не рыбу. Лурио хотелось написать портрет.  

Однако, одно дело хотеть, а другое дело - добиться удовлетворительных результатов. Особенно, если в написании портретов нет никакого опыта. Сколько бы Лурио не пытался, поймать нужное чувство не удавалось. Тогда он стал изучать портреты, написанные другими художниками. Больше месяца он провел на ферме Диаз, наблюдая за работой Леордо. Обращался за советом и к Кахуо, но портреты того больше напоминали натюрморты. И вот, Лурио услышал,что на последнем благотворительном аукционе Хиделя была выкуплена новая картина Мейстера Ломерна “Эльфийка под дождем”. Новая хозяйка картины была Лурио известна - он видел приглашение на один из ее приемов у своего учителя Кахуо. Учитель туда идти не собирался, а вот для Лурио это был уникальный шанс повидать картину великого мастера.

На входе в особняк гостей приветствовал дворецкий. Глаза Лурио лихорадочно бегали, когда он подавал приглашение. До последней секунды не верилось, что его пропустят внутрь. Тем не менее, строгого вида мужчина, внимательно изучив слегка помятую и испачканную в краске бумажку, приподнял губы в легкой полуулыбке и вежливо пригласил Лурио внутрь.
“Мне тут не место, мне точно тут не место” - взгляд выдры метался от одного роскошно наряженного гостя к другому. Никогда прежде Лурио не чувствовал себя настолько неуместно одетым. А ведь он специально надел свой наилучший наряд, - но что за одежда может быть у выдры, которая круглый год путешествует в обнимку с мольбертом, пусть даже и самая лучшая. Тут и там неотмываемые пятна краски, пусть и в незаметных местах, но сейчас казалось, будто гигантский фонарь зажегся надо головой Лурио и каждое несовершенство ярко подсвечено, тусклый цвет ткани кажется еще тускнее, а случайная распустившаяся ниточка буквально кричит о своем присутствии. “Стоило подровнять усы” - почти в агонии думал выдра, бочком пробираясь в незаметный угол сада, чтобы там отдышаться и составить план дальнейших действий. Поводом для сегодняшнего приема был концерт шайской музыкальной группы Тариффские Вагабонды, и, судя по доносившимся обрывкам разговоров, он должен был уже скоро начаться. Лурио рассчитывал, что когда все присутствующие будут отвлечены музыкой, ему представится шанс рассмотреть интересующую его картину. И еще парочку других, которыми наверняка украшен интерьер этого роскошного особняка. Шарахнувшись от официанта, разносившего напитки, Лурио забился на самую укромную скамейку и просидел там до начала концерта.

Первым, на что упал взгляд Лурио, когда он вошел в просторный зал, была картина. Она висела в самом центре залы, и, казалось не была вписана в обстановку, а это окружающие предметы, мебель, украшения - все выстроилось вокруг картины, играя не более, чем роль ее фона. Создавалось впечатление, что блеск драгоценных металлов и сияние дорогих тканей померкли, подстраиваясь под ее мрачную торжественность. Но, что более всего поразило Лурио, так это то, что никто из гостей словно не обращал на картину внимания. Они двигались по зале, разглядывая богатое убранство и переговариваясь, но никто ни разу не остановился перед ней и даже не поднял на нее взгляд. Однако, как можно было не смотреть на эту работу Мейстера Ломерна? Она разительно отличалась от всего, что Лурио доводилось прежде видеть. Написанная в мрачных тонах, она изображала эльфийку в широкополой шляпе, с краев которой стекала дождевая вода. Холодные цвета проливного дождя смешивались с чернильными оттенками тоскливых облаков, создавая ощущение дисгармонии и тревоги, меланхолии и страха. Черты бледного и неестественно удлиненного лица эльфийки были нечеткими, словно размытыми дождем.
Тем абсурдней казалась радость гостей, их смех и яркий свет ламп, когда в центре этого веселого оживления находилась подобная картина, словно источавшая тусклый промозглый туман, невидимой пленкой ложившийся на лица ничего не подозревающих людей.
“Хорошо, хоть глаза у нее закрыты” - подумал Лурио, отходя в самый удаленный от картины угол. Не хотел бы он повстречаться с ее, пусть и нарисованным, взглядом.
Расположившись на небольшой сцене и быстро настроив инструменты, Тариффские Вагабонды заиграли веселый мотив, хорошо знакомый всем посетителям, заработав одобрительные возгласы и аплодисменты. Однако Лурио никак не мог сосредоточиться на музыке, все его мысли занимала картина, вызывавшая чувство смутной тревоги.

В поисках того, на что можно было бы отвлечься, Лурио взглянул в сторону окна. На улице уже стемнело, хотя еще было не слишком поздно. Приглядевшись, выдра обнаружил, что погода успела испортиться - сгустились тучи и, судя по всему, собирался дождь.
Но и это не надолго удержало его внимание: глаза продолжали невольно возвращаться к картине.
Веселая музыка перестала казаться легкой и бодрящей, под невидящим взглядом закрытых глаз эльфийки она стала казаться зловещей, словно наигранно-веселой.
Внезапно среди гостей возникло волнение - кто-то упал в обморок.
- Разойдитесь, разойдитесь! Я лекарь! - тут же поспешила на помощь деловитая девушка со светлыми волосами.
- Это Колинетта Код, пропустите ее скорее! - воскликнул кто-то, расчищая дорогу. Лекарь быстро достала из ридикюля какие-то склянки, и приступила к попыткам привести пациента в чувство.
Несмотря на переполох в зале, Тариффские Вагабонды продолжали играть, не остановившись ни на мгновение.  
В очередной раз взглянув на картину, Лурио замер. Было ли это лишь игрой его воображения, или черты эльфийки стали четче? Она словно стала ближе и дождь перестал скрывать ее лицо.

Выдра встряхнул головой и перевел взгляд на музыкантов, которые, едва закончив одну композицию, тут же принялись играть следующую, еще более энергичную и радостную. Глядя на капли пота, стекавшие со лба ближайшего к нему музыканта, шаи, которую, если он правильно запомнил, звали Септима, Лурио невольно вспомнил заводные игрушки, о которых слышал однажды. Они не перестают играть, пока не закончится завод.
Встретившись глазами с Септимой, выдра судорожно втянул в себя воздух. Столько отчаяния и страха было в этих глазах, что стало ясно - музыканты в самом деле не могли остановиться. Они не могли перестать играть.
- Вынесите его на воздух, - скомандовала Колинетта, убирая свои баночки обратно в сумочку.
Но это оказалось не так-то просто, потому что входная дверь не открывалась. Как бы ее не толкали, не поворачивали ручку и не наваливались, она не поддавалась.
Лурио хотел было указать на картину, с ней точно было что-то неладно, вот только голос отказывался его слушаться. Он мог только беспомощно следить, как фигура эльфийки становится все ближе с каждым брошенным на нее взглядом.

За окном начинался дождь, капли беззвучно стекали по оконному стеклу, неслышимые из-за тревожно-веселой музыки, которую играли Тариффские Вагабонды.
- Выбить дверь! - Крикнул кто-то, и тут же приступил к делу, подняв массивный стул и целясь в дверные петли. Но стоило ему нанести первый удар, как его лицо побледнело, глаза закатились, тело задрожало и мужчина упал на пол без чувств. Несколько человек, наклонившихся, чтобы поднять его, отшатнулись, увидев, что его кожа принялась стремительно иссыхать, а на лице проступили морщины.
Подняв глаза на картину, Лурио обнаружил, что эльфийка переместилась еще ближе. Она больше не была далекой фигурой, она стояла прямо напротив зрителя, и крупным планом были видны ее порозовевшие щеки и кроваво-красные губы. Не в силах оторваться от ярких красок, выдра в ужасе уставился на эльфийку. И чем дольше он смотрел, тем шире открывались закрытые прежде глаза женщины, пока ему не стало казаться, что их взгляд проник в самую его душу.
Музыканты продолжали играть, но темп мелодии нарастал, музыка становилась все быстрее и быстрее, так что было не ясно, как человек вообще способен с такой скоростью извлекать звуки из музыкальных инструментов. За окном буря сгибала верхушки деревьев, ветер обрывал с их ветвей листья. Постепенно на картине стали проступать капли дождя, и Лурио с трепетом наблюдал, как яркие алые губы эльфийки медленно растягивались в улыбке. Все шире. И шире, до невозможной, противоестественной ширины.

Из последних сил, дрожа, выдра все же смог приподнять лапу, указывая в сторону картины. Он пытался говорить, привлечь чье-нибудь внимание, но из горла вырывался только протяжный вой, хриплый, застывший на одной, леденящей душу ноте.
К счастью, госпожа Лавлианте верно поняла намерения Лурио и отправила в указанную сторону магические клинки, располосовав картину на мелкие части.
В ту же секунду музыканты выпустили из рук инструменты и, не в силах держаться на ногах, осели на пол. Дверь, до сих пор словно сросшаяся со стеной, распахнулась. Снаружи стоял тихий летний вечер, закатные лучи солнца ласкали верхушки деревьев, слабо трепещущих листьями на теплом ветерке.
От упавшей на пол картины растеклось широкое пятно крови, от которого поспешно отступила госпожа Лавлианте, все еще крепко сжимавшая в руках свой меч.

На негнущихся ногах Лурио вышел на улицу. Глубоко вдыхая свежий воздух он знал - завтра, нет, еще сегодня, он отправится в дорогу, на Ккиктополунию, чтобы тут же начать писать портрет капитана Фикео. Пусть у него недостаточно опыта. Пусть ему еще многому предстоит научиться. Он не собирался откладывать задуманное ни на минуту. Потому что каждая следующая минута могла оказаться последней. Ведь жизнь столь мимолетна.
А смерть неизбежна.

Вне конкурса

                                                   Всеблагая Эллиан, спаси


Неровное пламя свечей отбрасывало трепещущие тени на стены и лица людей, собравшихся в маленьком лесном домике. Тени дрожали, неуверенно пробираясь по дому, из угла в угол, отражаясь в большом зеркале, небрежно прислоненном к стене неподалеку от входа. С десяток человек сгрудились вокруг молодого жреца, прислушиваясь к негромкой молитве. Женщины, дети, старики - все, кому не на кого было положиться этой темной ночью. Не на кого, кроме Эллиан и ее посланника.
Жрец прибыл в Трент три дня назад, сопровождая пожертвования в пользу семей, чьи родные погибли в стычках с энтами. В густых лесах, окружавших деревню, таилось немало опасностей, и Церковь Эллиан хотела выразить свою поддержку тем, кто, невзирая ни на что, продолжал снабжать Кальфеон столь ценной для него древесиной. Вдвойне ценной, потому что порой за нее было уплачено не только потом дровосеков, но и кровью.
Эван, как звали жреца, склонил свою белокурую голову над сложенными в молитве ладонями и сосредоточенно повторял:
- Всеблагая Эллиан, спаси их, собравшихся здесь, под этим кровом, спаси и сохрани от всякой напасти, освети своим светом, даруй смелость пережить эту ночь.
Голос жреца был тверд, в его словах чувствовалась искренняя вера. Он не сомневался, что несет свет Эллиан и в его силах спасти этих людей от любых ужасов ночи, развеять всякую тьму.
В помещении было тихо, только изредка слышались негромкие перешептывания. Здесь собрались не все жители деревни, кое-кто предпочел запереться в собственных домах, а кое-кто поспешил уехать еще днем - в основном это были торговцы, бывшие в Тренте проездом.

Позапрошлой ночью обнаружили первую жертву: старого пьяницу, которого держали на работе в конюшне скорее из жалости, чем ради пользы. Народ, привыкший к несчастным случаям как на лесопилке, так и в результате стычек с энтами, не придал происшествию особого значения. Только покачали головами, мол, совсем деревяшки ходячие распоясались, даже в поселение пробрались. Опознав погибшего по сапогам - потому как от лица его мало что осталось, тело унесли, а местные жители разошлись по домам, напоминая друг другу покрепче запирать двери на ночь.
Но на следующее утро настроения в деревне изменились. Появились новые жертвы. Нашлись даже очевидцы, утверждавшие, что видели огромного черного демона о четырех лапах и с горящими, словно угли, красными глазами. Когда Эван прибыл на место происшествия, он успел только бросить короткий взгляд на изуродованные тела - на этот раз погибла целая семья, растерзаны в их собственном доме, - как его накрыла волна слабости и тошноты. С трудом удержавшись на ногах, он принялся читать молитву, однако крики и рыдания собравшихся заглушали ее, а густой запах крови и внутренностей не давал сосредоточиться. Но сейчас Эван был единственным представителем Церкви здесь, единственным посланником Эллиан, и только он мог спасти этих несчастных. Так что, собравшись с силами, жрец выпрямил спину, и его голос вознесся над шумом толпы, проникая прямо в сердца людей, утешая и даря надежду.

Собравшиеся в лесном домике жались ближе друг к другу. Несколько крепких мужчин, вооруженных топорами, охраняли дверь и окна, за которыми уже сгустилась ночь и завывал ветер. Тени бились, метались по стенам, плясали в неистовом танце, словно ведьмы на шабаше. Неожиданно заплакал ребенок. Эван повернулся и взял его за руку, сжав тонкими белыми пальцами детскую ладошку. Ободряюще улыбаясь, он проговорил:
- Все будет хорошо. Свет Эллиан развеет всякую тьму, тебе нечего бояться.
Крошечные детские пальчики какое-то время еще вздрагивали в руке Эвана, но постепенно замерли, успокоившись. Ребенок робко улыбнулся ему в ответ, а потом прижался к матери, больше не плача.
Эван вернулся к молитве. Тусклый, прерывистый свет свечей и спертый воздух запертого на все засовы помещения давили на нервы, и Эван, вытирая неизвестно отчего выступившую на лбу испарину, обнаружил, что у него трясутся руки. Неужели это страх? Гулко колотилось сердце в груди. Эван слегка повысил голос:
- Всеблагая Эллиан, спаси нас! Защити от ужасов ночи, сохрани от слабости сердца, даруй нам силы!
Волнами накатывал жар, перед глазами все плыло, но Эван держался, не подавая виду, что с ним что-то не так, и продолжал читать молитву. Сейчас он - единственная надежда этих людей, проводник света Эллиан в этой темной ночи посреди густого враждебного леса. Всеблагая Эллиан… Всеблагая…
Неожиданно, сидевшая напротив Эвана женщина вскрикнула и забилась. С трудом соображая от жара и заливавшего глаза пота, Эван обернулся к ней. Не успев задать вопрос, краем глаза он увидел в зеркале, прислоненном к стене, Демона, с полыхающими кровавым светом глазами. Накатила волна слабости, и сознание Эвана погрузилось во тьму, столь же густую и беспросветную, как шерсть черного Демона.

Когда Эван пришел в себя, вокруг не было ни души. Ни единой живой души, только изуродованные тела, растерзанные настолько, что не понять было, где заканчивается одно и начинается другое. Весь дом был залит кровью, и первые лучи солнца, падавшие сквозь распахнутую дверь, беззаботно резвились в ней, сами окрашиваясь в красный цвет, словно напитываясь, упиваясь кровью. Шатаясь, Эван поднялся на ноги. Сделав несколько шагов, он замер, неуверенно моргая - напротив него, возле выхода, стоял Демон. Отшатнувшись и зажмурившись, Эван приготовился к смерти. В его мыслях царила небывалая пустота, даже молитва, с которой он был неразлучен с детства, не шла на ум. Стук сердца отдавался в висках, заполняя все его существо. Однако, смерть не наступала, и в комнате не было слышно ни малейшего звука, кроме его собственного захлебывавшегося дыхания. В чем дело? Собравшись с духом, он снова посмотрел в сторону Демона. Тот не двигался с места. Постепенно в глазах прояснилось, и Эван осознал, что напротив него стоял не демон. Небрежно прислоненное к стене у входа стояло зеркало. И отражался в нем - с горящими алым глазами, на четырех лапах и с окровавленной пастью - сам Эван.
- Всеблагая Эллиан, - онемевшими губами прошептал он. - Спаси… меня.

Вне конкурса

                                                          Туман в винограднике

Утро в Велии наступило мягко, как обычно. Солнце освещало узкие улочки, пробиваясь сквозь туманный воздух, придавая окружающему миру теплый золотистый оттенок.
Грикс проснулся в бараке для рабочих, где он жил уже год. Несмотря на грязь, запах сырости и тесноту, это место было гораздо лучше его прежнего прибежища. Гоблин потянулся и встал с постели, разминая уставшие от предыдущего рабочего дня мышцы. Одевшись в свою старую, потертую одежду, хорошо скрывавшую его маленькое тело от посторонних взглядов, он, спотыкаясь, отправился в комнату, где рабочие умывались. К кадке с водой уже выстроилась очередь, и к моменту, когда до нее добрался Грикс, воду уже едва ли можно было назвать свежей. Быстро перекусив, гоблин отправился на работу в виноградник. Он работал там уже долгое время и знал этот мир виноградных лоз как свои пять пальцев.
Прохладный воздух бодрил, густой утренний туман оседал на одежде, холодя кожу, и Грикс ускорился, не обращая внимания ни на занимающийся рассвет, ни на пение птиц, наполнявших воздух своими трелями. Впереди предстоял очередной тяжелый день, наполненный монотонной работой, неспособной дать гоблину ничего большего, чем кусок хлеба на следующий день.
Работая на винограднике нужно быть тщательным. Нужно быть усердным. Грикс слышал эти слова так много раз, что теперь они всплывали в его мыслях сами собой: тщательным. Усердным. Внимательно осматривая каждое растение, он проверял нет ли на листьях пятен, гнили или других признаков болезни. Смотрел, нет ли изменений в текстуре или форме листьев. Зеленые и крупные, они уже были полностью раскрыты, свежи и полны жизненной силы.
Пока Грикс работал, что-то начало неуловимо меняться в винограднике. Насекомые, обычно такие шумные, замолкли. Пение птиц прекратилось. Над виноградником разлилась ошеломительно пустая тишина. Воздух стал густым и напряженным, словно предвещая приближение чего-то зловещего.
Грикс, поглощенный своей работой, не замечал этих изменений. А если и замечал, то не придавал им большого значения. Осматривая лист за листом, побег за побегом - тщательно и усердно. И все же, странная атмосфера неопределенности и тревоги заставляла его двигаться быстрее, чтобы поскорее покончить с этой работой.
Утренний туман, вопреки обыкновению, не рассеивался, а словно бы только уплотнялся, заставляя виноградник казаться отдельным мирком, изолированным от окружающего времени и пространства.
Наконец, игнорировать происходящие изменения стало невозможно - Грикс почувствовал прохладное прикосновение к лодыжке. Обернувшись, он обнаружил медленно извивающиеся побеги винограда, пробудившиеся под действием таинственной энергии. Их листья, обычно зеленые и сочные, приобрели странный, угасающий оттенок. Гроздья винограда, еще крошечные и незрелые, казались белесыми и искаженными. Неведомое присутствие влияло на все живое, заставляя каждое существо испытывать беспокойство, ощущая нависшую угрозу.
Отпрянув от извивающихся побегов, Грикс поднял голову и обнаружил, что в какой-то момент перед ним возникла темная фигура. Она стояла там, словно ожидая его, абсолютно безмолвно.
Ледяные пальцы страха охватили все существо маленького гоблина, утягивая во мрак непонимания и ужаса. Дыхание его сбилось, кожа покрылась холодным потом. Фигура медленно приближалась, Грикс попытался отступить назад, но ноги отказывались слушаться, словно опутанные цепями.
Наконец, фигура оказалась прямо перед Гриксом, от нее веяло чем-то мрачным и неестественным, не принадлежащим этому миру.
“Неужели… это все? Неужели моя жизнь закончится так?” - под влиянием повеевшего потустороннего дыхания в опустошенном сознании Грикса возникла эта мысль. Осознание приближающейся смерти пронзило гоблина, пробудив от зачарованного оцепенения. Адреналин разлился по венам, замершее прежде сердце застучало в ускоренном темпе. Грикс бросился бежать, прижимаясь к виноградным лозам, пытаясь ускориться, оторваться от преследователя.
Страх заполнил маленького гоблина, затопил его душу. Но теперь это был не парализующий ужас, а придающий сил, помогающий преодолеть границы своих возможностей. Он заставил ноги Грикса двигаться быстрее, чем когда-либо прежде. Гоблин метался среди превратившихся в непроходимые стены рядов винограда, листья щекотали его лицо, ветви царапали кожу, но он не останавливался. В голове билась одна лишь мысль: “Спастись!”
Темная фигура продолжала преследование. Не издавая ни звука, она подавляла своим присутствием, висевшим в воздухе, словно мрак, готовый опуститься на плечи Грикса и поглотить его.
Только гоблину стало казаться, что у него есть шанс оторваться от преследования, как фигура метнулась вперед, вытянув руку чтобы схватить его. Холодные белесые пальцы уже почти вцепились в тонкую шею гоблина, но в последний момент Грикс резко повернул в сторону, избежав смертельного касания.
Он мчался сквозь туман, чувствуя, как силы его истощаются. Во рту ощущался соленый привкус крови, а ноги двигались уже не так легко, как в начале погони.
Темная фигура следовала за ним, словно тень, то приближаясь, то слегка отдаляясь, будто играя. Лианы виноградных лоз вились вокруг, сплетая замедлявшие бег препятствия, но Грикс продолжал бежать, игнорируя боль и усталость.
Сердце маленького гоблина билось быстро, шум крови в ушах заглушал все остальные звуки. Страх сжимал горло, не давая дышать, но Грикс не останавливался.
Уже на пределе сил гоблин заметил узкий проход между казавшимися прежде непроницаемыми рядами лоз и рванулся вперед, прочь из виноградника.
Темная фигура за ним не последовала, оставшись среди извилистых ветвей и сырой от низко клубящегося тумана земли. Но Грикс продолжал бежать вперед, пока не добрался до знакомых рабочих бараков. Только тогда он остановился, тяжело опираясь руками о колени, захлебываясь усталостью и остатками страха. Он выжил.
Сегодня он выжил.