Солнце Валенсии

Память… что человеческая, что эльфийская – она играет с сознанием в странную игру. То вымарает подчистую тягостные и мучительные воспоминания, то начертает поверх них новые письмена, как в палимпсесте, то подкинет мысли, эмоции, чувства, что отрежут печальный опыт, сожгут его до углей и присыплют пеплом. Быть может, это к лучшему.

Так случилось и с Лириэль – произошедшая с ней трагедия не забылась, но потеряла остроту и сгладилась, напоминая о себе лишь тревожными снами, в которых она бродила по пещерам, коридорам, ветхим лестницам и мрачным камерам, а вокруг эхом звучало «Дар… дар… дар…».

Счастливы те, кто умеют забывать, а молодая эльфийка была именно из этой породы – обладая недюжинным умом и прекрасной памятью, если дело касалось древнего языка или пыльных манускриптов, она тщательно укрыла в глубинах воспоминаний те крупицы, что сохранились в её помутившемся от дурмана сознании. То, что её держали в полубессознательном состоянии, тоже было к лучшему, ведь даже гибкие побеги дикого винограда или плюща можно сломать.

Прошло больше года… не так и много по меркам долгой эльфийской жизни, но немало для людей, а Лира, уже несколько лет прожившая в Валенсии, научилась относиться ко времени так же, как и люди. Она выстроила свой маленький мирок, в котором могла заниматься любимым делом, и редко выходила за его эфемерные границы – дом, библиотека, предсказатели и астрологи, прогулки по берегу озера и неизменное проведывание Илвена, к которому девушка искренне и крепко привязалась за эти стремительно пролетевшие месяцы.

Их отношения складывались неровно и негладко, потому что первые дни девушка почти не приходила в себя, а когда очнулась, рядом с ней была вовсе не сестра или кто-то из знакомых, а смуглый хасашин, который показался истерзанному разуму девушки одним из преступников, что измывались над ней в подземельях. И лишь деликатность Илвена, звучание его голоса, настойки и зелья, пахнущие травами, убедили эльфийку в том, что она в безопасности.

Потянулись недели… исцелить тело всегда проще, чем разум, но мужчине удалось не только почти полностью свести следы от ран на белой коже Лиры, но и найти извилистую тропинку к её сердцу, вокруг которого девушка начала возводить прочные стены, дабы более никто не смог воспользоваться её доверчивостью.

Сказалось ли их общее увлечение наукой и валенсийской древностью? Или девушка, на теле которой не осталось ни сантиметра, которого бы не касались осторожные пальцы лекаря, подсознательно доверилась тому, кто её выхаживал и не воспользовался её слабостью? Или, может, то была благодарность, что Лириэль испытывала к хасашину, который, в отличие от брата, предпочитал не скитаться по миру, а корпеть над книгами и алхимическим столом?

Но где бы она сейчас была, если бы Саргон Вир не провёл Лелианте в самое сердце подземной тюрьмы? Она знала, что осталась бы там среди побелевших костей, ибо жертвы, утащенные в недра горы, не выживали.

Саргона она видела потом и мысленно отметила, что сама всё же предпочла бы более спокойного и мирного Илвена, а не молчаливого сурового валенсийца, к которому льнула старшая сестра, хоть и не показывала своё особое отношение к нему ни жестом, ни взглядом, если боялась, что кто-то заметит. И чего бояться и таиться-то? Ведь все бы только порадовались, если бы Лель переплела нити своей судьбы с достойным человеком, пусть он и человек… всё лучше, чем Кориолан, от которого она, Лира, сама когда-то сбежала.

Илвен… вот его имя мягко ложится на язык и ласкает губы, а не рокочет далёким громом, как имя Саргона… Лире нравилось имя Илвена. Да и сам он нравился – потому-то девушка и заглядывала к нему то обсудить какую-нибудь книгу или находку, а то и просто так, послушать про Валенсию, рассказать про далёкую Грану, посидеть в молчании, глядя, как горячее солнце золотой монетой скатывается за горизонт. Такими вечерами ей хотелось накрыть ладонь мужчины своей и сжать пальцы, одним этим жестом выражая то, что копится в её сердце – уже не только благодарность, не дружеская симпатия, а нечто большее… ведь она одна в далёкой стране, а покидать её не хочет из-за него, из-за Илвена. Но эльфийка не решалась, ведь кто она для него? Девчонка, что влипла в неприятности и чуть не погибла, да и жила сейчас лишь благодаря ему.

Жаркое южное солнце раскрашивало раскалённые купола Валенсии рыже-золотым, превращая каждый из них в своё подобие, а по узким улочкам, петляющим между высокими домами, арками и торговыми навесами, лёгкой походкой спешила девушка, прячущая длинные эльфийские ушки и светлые волосы под невесомой тканью, расшитой бисером и стразами.

Она остановилась ненадолго лишь возле лавки с фруктами и, набрав в корзину яблоки, персики, бананы и виноград, направилась дальше, умело ориентируясь в лабиринте переулков и переходов, ведь ходила этим маршрутом сотни раз.

Деревянная дверь с искусной резьбой, два коротких стука костяшками – и Лириэль снова оказалась в том доме, где когда-то провела несколько месяцев, долго и тяжело восстанавливаясь после дурной истории, в которую влипла из-за своего неуёмного любопытства.

- Илвен, - эльфийка поприветствовала мужчину широкой улыбкой и, поставив корзину на тумбу рядом с дверью, скинула туфли и пошла босиком, утопая ступнями в длинном ворсе мягкого ковра, направляясь к валенсийцу, склонившемуся над какой-то книгой,  - Я тебе гостинцев принесла, а то корпишь над своими алхимическими трактатами и наверняка снова забыл пообедать, - в мягком голосе девушки прорезались добродушно ворчливые нотки, ведь на самом деле она преувеличивала, Илвен не был таким уж фанатичным исследователем, который мог забывать о еде или сне, но Лире нравилось о нём заботиться, даже если это не требовалось.

Так она благодарила его за всё, что он для неё сделал, помогая даже не забыть пережитый ужас, а принять факт свершившегося и жить дальше, веря в то, что впереди будет много хорошего, что перевесит дурное.

- Виноград особенно хорош, - она знала, где у Илвена хранится посуда, а потому достала тарелку и, выложив на неё гроздь крупного винограда, села рядом с мужчиной и подперла ладонь щекой.
Лириэль не спрашивала, что он читает, потому что успела заглянуть через плечо и увидеть список алхимических формул и ингредиентов – самое частое и обычное, что можно было найти на столе Илвена. И, пусть девушка не слишком разбиралась в алхимии, ей нравилось смотреть, как валенсиец работает.

Эльфийка садилась рядом со своей книгой по древнему языку, делая вид, что тоже увлечена чтением, но сама украдкой рассматривала мужчину, скользя взглядом по его смуглой коже, тёмным волосам и тени от длинных ресниц, что падала на щёки.

Они были немного похожи – Саргон и Илвен – и Лира прекрасно понимала сестру, не устоявшую перед смуглым валенсийцем. Пусть Лелианте и не говорила о своей связи с братом Илвена, но Лириэль видела, как между ними искрит от одних лишь взглядов.

Правда, Илвен девушке нравился больше – более спокойный, вдумчивый, не такой бродяга и авантюрист, как Саргон, которого она периодически видела в Валенсии. Однозначно, если бы ей пришлось выбирать между двумя братьями, она бы выбрала Илвена, который сейчас сидел рядом с ней и машинально брал ягодку за ягодкой с тарелки, которую она поставила под его рукой.

То, как он надкусывал ягодки винограда, вызывало у девушки улыбку – это было так по-домашнему… так уютно и умиротворённо… рядом с Илвеном ей было спокойно, он вызывал ощущение уверенности и защищённости. Было ли то следствием того, что именно он её выхаживал? Лира не знала, но помнила те дни и ночи, когда она кричала от ужаса, просыпаясь от кошмаров, а Илвен поил её отварами и зельями, а порою просто прижимал к груди и укачивал, как ребёнка, которому нужно чувствовать себя в безопасности.

Это было почти год назад… а сейчас она кормила его виноградом и любовалась тем, как мужчина внимательно вчитывается в строки, перелистывая ломкие листы пергамента красивыми длинными пальцами. И ей хотелось взять его ладонь и поднести к своей щеке, горячей от неожиданного румянца.